…Ты не знаешь, как хочется выть от бессильной тоски, Если предал тебя тот, кого ты к душе допустил, Тот, кого ты как будто кормил своим сердцем с руки, Взял и в яму с дерьмом твоё сердце легко опустил.
Ты поверишь, что некогда был я здоров и упрям, Что умел не бояться невзгод и не прятать глаза, Что всегда и везде свою жизнь выбирал только сам, Был уверен в себе и в судьбе лишь неделю назад?
Я не знаю тех слов, что могли бы тебе объяснить, Как уходит любовь, словно просто меж пальцев песок. Я не верю, что можно без веры в себя победить, Потому что без веры в себя—только пулю в висок.
Эту жизнь прожил я в тесноте и постылой борьбе, Нам в метро по-иному, наверно, и жить невдомёк, Как растрачивать душу в унылой , бесцельной гульбе, Вырывая из глотки соседа последний кусок.
Я надеюсь, что прожита жизнь хоть во тьме, да не зря, Хоть покинут друзьями, но сам я не предал себя. Я надеюсь наивно, что новая встанет над миром заря, Потому что нельзя умирать, никого не любя…
Ева Манилова
Наша жизнь как дорога с односторонним движением, и важно не пропустить свой поворот, ведь пути назад уже не будет. Уинстон Черчилль
- Пожалуй, это самая идиотская из всех моих затей. И чего мне дома не сиделось? До этого жил же как-то без подобной ереси, и ничего, а сейчас-то чего дернулся? Ну, подумаешь, клад там, видите ли, невиданный, патронов море и барахла разного. Мне-то чего? Я и так живу, можно сказать, не бедно, не жалуюсь, по крайней мере. И на себя хватает, и на Оленьку, и с друзьями погулять. Так что я здесь, скажите на милость, делаю? Вот спрашиваю я тебя, зановесочка в цветочек, спрашиваю, а ведь ответ-то мне известен. Осточертенело все, хуже горькой редьки! И станция родная с ее распорядками, и Оленька-ласточка с ее заскоками, и друзья-товарищи с их пьянками. Ну что за жизнь? Утро: завтрак впопыхах, потом смена в оранжереях или свиноферме. Обед: получасовой отдых и опять за работу. Вечером или с пацанами посидеть, или с девочкой моей ненаглядной, будь она не ладна… истеричка! Выходные – на Ганзу гулять. Благо встретился мне как-то на заставе Петька-перепелка. Друг детства, вместе когда-то беспризорничали. Хотя какой он теперь Петька? Петр Иванович Перепелкин, офицер доблестных ганзейских войск. Вон, как жизнь повернулась. Он устроился вкуснее некуда, а я так и продолжил по периферийным станциям скитаться. Да чего уж тут говорить, пропуск на кольцо, в лучший мир практически, он мне справил, за то и спасибо. Есть хоть где зазнобушку свою гулять, а то так бы точно съела. Пусть-пусть перед подругами обновками хвастается, главное, что меня не пилила. Вот ночь – другое дело. Не лезет никто с расспросами и капризами, не нужно бежать никуда. Лампу маленькую настольную сладил себе, хватило примитивных знаний в электрике, красота! Сядешь на стул в уголочке, книжку в руки и полетели. Раньше-то по большей части сказки детские читал, про принцесс и бабок Ежек. Зеленый был, глупый, чудес хотелось. А какое теперь-то волшебство, не верит в него никто, наверно. Да и тяжело верить, когда тебя окружает такое. Не живут принцессы в свинарниках, по колено в навозе. Им банально в своих пышных платьях и хрустальных туфельках там неудобно. Баба Яга – другое, конечно, дело. Одну знаю. В столовой у нас работает поварихой. В простонародье Марьиванна. Ууу, злыдня, порой такое накашеварит, взглянуть страшно. И черт ее знает, что она там наварила, толи кашу с грибочками, толи отворотное зелье с мухоморами. И еще фразочка эта ее: «Чую, русским духом пахнет!» Ну проблемы у кого-то с желудком, зачем так акцентировать? А, черт с ними, со сказками. Проехали, как говорится. Теперь вот на более серьезную литературу перешел. С месяц назад выбил у торгаша толстенную книгу. Патронов, гад, запросил немерено, но ничего, стоговались. И имя у автора такое, ненашенское, новомодное. Как его там… Арту, нет… Чарли, нет. Артур Кларк! О, как. Город и звезды… Запал мне в душу это опус. И ведь как про нас писано, про метрошников… Вот только никто нас искусственно размножать не будет. Да и за пределы метро, как тараканы шныряем. Все на свои филей приключения ищем. И вот я, вдруг, в ту же степь. Но кто ж знал… Мой доверительный разговор с занавеской прервал непривычный для тишины перегонов грохот. Короткого взгляда через плечо хватило, чтобы обнаружит эпицентр шума, вздохнуть, покачать головой и повернуться обратно к окну. Подельник мой, Митяй по прозвищу «Шнырь» (гаденький такой позывной, я вам скажу, но что поделаешь), уронил ветхую тумбу. Чем он ее задел, история умалчивает, но эффект грандиозный: древний предмет деревянной мебели, страдальчески скрипнув, разлетелся едва ли не в щепки. Неизвестным образом уцелевшая дверца, на инерции грациозно проскользила по выцветшему ковру и ткнулась в ножку стоящего у окна столика. Пришлось придержать столешницу и вернуть опору в вертикальное положение. - Отморок, ты мне еще на поверхности так пошуми, ноги-руки вырву и местами поменяю. Может, половчее станешь, - угрюмую реплику басовитого голоса сопроводил звонкий шлепок и тихое шипение. Эх, Митя, Митя. Разбудил-таки Кабана. Вот сиди теперь и три покрасневшее ухо. И ведь за дело получил. Как и всегда, в общем. Не любит метро лишнего шума. Чревато. Хоть перегон этот и считается спокойным, да все же не стоит лишний раз гневить Хозяина Путей. Ой, чур меня. Накличу еще. Попутчики-подельники достались мне весьма колоритные. Шнырь – тощий, верткий задохлик. Ни телосложение, а теловычитание, как говорил дед, приютивший меня в детстве. Ростом он не вышел, метр в прыжке с кепкой. Жиденькие волосы мышиного цвета, висящие немытыми паклями. Мелкие глазки, острый длинный нос. Тонкие пальцы хилых рук никогда не находят в покое. Взгляд всегда пристыженный, прислуживающий. Самая типичная внешность для щипача. Хотя есть у него одна черта, заставляющая все же беречь от него спину. Из-за особенностей мускулатуры (а именно из-за ее полного отсутствия), с огнестрелом парень не слишком дружит. Мне даже про случай рассказывали, как это чудо из макарова выстрелить пыталось. Итог упражнения: пуля улетела в потолок, у Митяя вывих кисти и колоритнейший синяк под правым глазом. Но смешно наблюдателям было ровно до момента, как в психе пацан буквально жестом фокусника выудил из под замызганных обносок ремень с метательными ножами. И положил их все ровно в центр мишени. Тут-то шуточки и закончились… С Кабаном дело другое. Огромный шкаф два на два с антресолью. Короткий ежик смолянисто-черных волос, шея красная бычья, черты лица, к слову, не слишком обремененные мыслью, соответствующие. Поведение тоже. Из отличительных черт – непропорционально большие клыки на нижней челюсти. В сочетании с жестким квадратным, чуть выдающимся вперед подбородком, эффект они производят просто аховый. Впечатление, будто перед тобой то ли тролль, как у Толкиена в «Хоббите» (жаль не удалось полностью книжку прочитать, постовые, идиоты, половину на розжиг костра пустили… Непонятно, им, видите ли. Ценители, чтоб их), то ли неандерталец. Дубины только не хватает, огромной такой, килограмм на десять. Хотя ее с полным осознанием своей значимости заменяют кулаки. С мою голову, наверное. При всей внешней бестолковости, едва ли не даунизму, Кабан, а в простонародье Олег Игнатьевич, - человек вполне себе сознательный. С головой. Он только на вид – дурак-дураком – а как говорить начнет, так сразу понимаешь, обманулся. Собственно, он-то в этой паре «тощий и толстый» всем заправляет. Хоть и дает иногда тумаков Митяю, но за определенные его качества (пока мне не известные) уважает. Так или иначе, со стороны эта парочка виду далеко не интеллигентного, я бы даже сказал криминального. И что меня дернуло с ними пойти? Рассказывали красиво, наверно. Уговорили, уломали. Да черт знает, как наваждение какое-то нашло. Просто бросил все, даже Оленьке ничего не сказал, собрался и ушел. Вот теперь сижу, пялюсь в занавеску и думаю, на кой я им сдался-то? Я не военный, не стратег, какими-либо важными знаниями местности не обременен. Да, не дохляк, за себя постоять смогу, да, знаю с какой стороны за калаш взяться, но все же. Таких половина мужского населения метро! Другие здесь не выживают… Не знаю… НЕ-ЗНА-Ю… - Мужики, а вы хоть знаете, в каком мы месте значимом на ночевку-то остались? – пробубнил со своего места Кабан. Вот не спится ему от чего-то. Не только же в Митяе дело. Тот уже давно сопит в обе дырочки. - А что в нем есть что-то особенное? Кроме того, что это всамделишный дом под землей? – оторвавшись наконец от окна, отозвался я и уперся локтем в пол, приняв удобную полулежачую позу. Хочется человеку выговориться, пускай вещает. А то еще настроение испортится. Олег в гневе – не самое лицеприятное зрелище, с его-то габаритами. - А то! – губы мужчины растянулись в довольной улыбке, явив миру клыки-переростки. Брр зрелище. Как динозавр улыбается, ей богу. - Давно, еще до Войны о нем легенды ходили. Мне братан метростроевец рассказывал. А ему дед, вроде бы… Не суть важно. В общем, когда тоннель этот только капали, наткнулись на постройку. Покатая крыша, деревянные стены – самый обычный деревенский дом. Стекла в окошках целы, а внутри, как будто время застыло. Даже пыли не было. Занавески эти самые на окнах, ковры везде, мебель антикварная, светильники… вот почти как сейчас видите, так оно и было. Его не демонтировали только потому, что когда один из мужиков внутрь зашел, сказал, что это место будто храм, святое. Что внутри тепло и спокойно, хотя они и под землей. И еще ощущение, что этот дом до сих пор ждет, со светлой памятью ждет момента, когда в него вернется его хозяйка. Почему именно баба, мужик объяснить не смог. Только выдал: «Дом сказал». Да и не мешала постройка рельсы прокладывать. Так и оставили. У метростроевцев даже традиция была, когда на обход выходили, зайти сюда и что-нибудь оставить. Цветочков там, или цацку какую. Считалось, что не вернувшаяся Хозяйка в благодарность за тобой ходит, беды отводит и удачу приманивает. Так-то, - Кабан ненадолго замолчал, а потом недовольно добавил: - А этот, дурака кусок, тумбу сломал. Чего б оставить, что Хозяйку задобрить… Вот тебе и быдло, как говорится. Хозяйку чем задобрить, тю… Мои вот мысли занимал совершенно другой вопрос, более низменный. В этой хибарке и вправду много чего осталось. Некоторые вещи вполне еще служить могли. Но до сих пор никто их не тронул. Все на своих местах, разве что пыли тут теперь стало гораздо больше. Нанесли на сапогах странники. И вправду тихо так, умиротворяюще… Как уснул, я, конечно же, не заметил. Но пробуждение добавило, пожалуй, пару тройку седых волосков в мою рыжую шевелюру. Сами посудите: открываю я глаза от странного шума, сильно напоминающее хныканье. И вижу в мутном стекле окна женский силуэт. Незнакомка стояла у двери дома с той стороны и тянула к ней руку, будто не в силах дотронуться. Щипок в чувство не привел и наваждение не рассеялось. До крови прокушенная губа тоже. Не считаю себя трусом, но общая картина была довольно жуткой. И тем не мене, вместо того, чтобы разбудить товарищей, я встал, подошел к двери и распахнул ее. Возможно, мной двигало любопытство, или нетерпимость к женским слезам. Факт остается фактом: я как последний дурак распахнул дверь, только потом, подумав, что метро не прощает беспечности. И множество жутковатых историй беспрестанно рассказываемых стариками у костров – лишнее тому подтверждение. К моей радости девушка, а за дверью стояла именно девушка, бросаться на меня явно не собиралась. Слабо верилось, что это хрупкое существо вообще в состоянии обидеть что-то страшнее комара. Стройную невысокую фигурку окутывала тонкая ткань легкого цветастого платьица, столь неестественно смотрящегося на фоне сырых стен туннеля. Тоненькие покатые плечи обнимал прозрачный платок из белоснежной шерсти. Кажется, подобные называли раньше «паутинками». Длинные каштановые волосы некрепко связанной косой, обхватывали шею, и, прикрывая правую ключицу, спадали почти до коленок. На вид ей было лет шестнадцать-восемнадцать, и, хотя чуть покрасневшие от слез, серые глаза немного портили впечатление, она была не просто прекрасна. Она была слишком божественно красива, чтобы быть живой. Впрочем, живой-то она однозначно не была. Крохотные ступни ее зависли сантиметрах в двадцати над полом, а кожа лица, шеи, рук была до прозрачности бледной. Увидев, что дверь перед ней распахнулась, это неземное создание уставилось на меня немигающими глазами. Признаться, я так же стоял истуканчиком на пороге, обалдев от собственной смелости. Но, через пару мгновений осознав, что веду себя не как джентльмен, я отодвинулся от прохода и галантным жестом (если таковым можно обозвать судорожный мах дрожащей рукой) пригласил ее войти. Уж не знаю, какое поведение должно быть у всех приличных призраков, к сожалению ранее не было опыта в общении, но эта милая девушка пробралась мимо меня как-то боком, ежесекундно одаривая обеспокоенным взглядом. Однако, как только она оказалась в доме и дверь за ее спиной закрылась (не без моей помощи, естественно… и как только попутчики мои от такого грохота не проснулись?), все посторонние эмоции схлынули с лица девушки, уступив место радости, облегчению и… затаенной светлой грусти, что ли. Взгляд широко распахнутых глаз, обрамленных невесомыми, как ветер, ресницами, опустился на руины, оставшиеся от антикварной тумбочки. Привидение коротко вздохнуло, коснулось ступнями пола, присело на коленки и ласково провело пальчиками по щепкам. А потом подняла на меня непонимающий, с легким укором, взор. - Эм… ну, как бы так… - замямлил я, краснея до ушей как нашкодивший мальчишка. – Так получилось… Случайно получилось, вы не подумайте… Это Шнырь, то есть Митюшка, то есть Митяй, он вон там спит. Задел, и она как-то… вот. На мгновение мне показалось, что она сейчас опять заплачет. Ой, ну вот любят бабы сырость разводить, ну что за… - Простите, - тем не менее едва слышно проговорил я. – Я… Сейчас! Порывшись в карманах (фактически достав из широких штанин, так сказать!), выудил на свет крохотную коробочку темно синего бархата. Эх, хотел же Оленьке подарить, предложение, по старообрядному сделать. Столько местного сталкера пришлось упрашивать до ювелирки идти. Хотя… Эта побрякушка у меня уже пару месяцев. До сих пор не отдал, да и не отдам уже наверно… //Я вернулся из смены на дальней заставе чуть раньше, чем обычно. В туннеле, ведущему к соседям был какой-то шум, и старшой решил вызвать вояк из быстрого реагирования на усиление. Мне, как «салаге» в искусстве ведения войны, дали добро на отход домой. Откровенно говоря, было у меня подозрение, что я старшому просто надоел, и он решил скоротать дежурство с друганами. Так или иначе, но на пороге своего гнездышка я оказался несколько нежданно. Доказательством этого утверждения послужила веселая возьня, доносившаяся изнутри. Как-то слишком ритмично поскрипывал, судя по звуку, мой старенький стул, слышалось чье-то тяжелое дыхание и прерывистые женские хохотки. Я потоптался на пороге, соображая, не ошибся ли квартирой, то есть палаткой. К несчастью, мое жилище стояло на самом краю платформы, чуть вдали от основного «жилого комплекса» (ну что поделаешь, люблю уединение), потому промахнуться было проблематично. Придя к такому неутешительному выводу, я все же решился и тихонечко отодвинул самый краешек брезента, одним глазом заглянув внутрь. Моему обалдевшему взору предстала картина «красоты неописуемой»: прямо напротив двери полубоком на коленях стояла обнаженная волосатая фигура нашего начальника станции, совершая поступательные движение, а перед ним, возложив шикарную грудь на сиденье моего многострадального стула в колено-локтевой расположилась Оленька. Странно, но в этот момент больше всего меня волновал именно тот предмет мебели, что натужно скрипел под ее пышным «достоинством». Я отпустил брезент и также тихо и незаметно ушел обратно к посту, сжимая в кармане бархатную коробочку… На утро… Впрочем это я помню слабо. Вроде бы мою слабо трепыхающуюся тушку к палатке притащили солдатики. Оля громко кричала… В наших отношениях толком ничего не изменилось. Вела она себя, как обычно, из чего я сделал вывод, что подобное «общение» с Анатолием Васюрьковым случилось не в первый раз и, возможно, длится уже довольно давно… Уйти, не хватило… Сил ли, смелости ли, гордости ли, черт его знает. Но коробочку я ей так и не подарил.// - Вот, - я протянул привидению «подношение» запоздало подумав, что она вряд ли сможет взять его. Призраки же бесплотны, правильно? К моему удивлению, девушке удался не только маневр «принятия подношения», но и более сложный уровень – его открытие. Золотое кольцо с бирюзой тускло блеснуло желтым боком, зародив восхищенные искорки в глазах Хозяйки. Она вновь подняла на меня глаза, из которых пропали тени зарождающихся слез (и, слава богу, успокаивать психующих призраков я не обучен!). - Еще раз извините за тумбу… Быстрым движением, девушка надела кольцо на палец и звонко засмеялась, закружившись на месте. Цветастая юбка едва ли не крыльями вспорхнула, обнажив коленки. Остановившись так же резко, призрак подошла ко мне вплотную и легонько толкнула меня указательным пальцем в лоб. Странно, но кожа ее не была холодной… Последнее, что запомнил: трелью зазвеневший тонкий смешок и благодарная улыбка. И… И я проснулся от неслабого пинка под дых. - Эй, Шмель, поднимай уже зад с лежанки. Солнце высоко и негры пашут! – Кабан грубо заржал над собственной шуткой и потопал к своим вещам. Его вторил повизгивающий смех Шныря. - А где Хозяйка? – невпопад поинтересовался я. - Какая Хозяйка? – удивился Митяй, с кряхтением взваливая на плечи вещмешок. От чего страдальческое выражение лица интересно? Тара то у него еще почти пустая… - Как это, какая. Призрак этого дома. Я ночью ее впустил… - все-таки мне уперто казалось, что что-то не так. - О, брат. Тебя вчера точно дверцей от тумбы в черепушку не задело? А то приходы-то смотрю не детские, - вновь противно заржав, Кабан распахнул дверь домика. – На выход! Топать не то чтобы слишком далеко, но попотеть придется. Попотеть не просто пришлось. Пришлось скинуть пару килограммов. Уж не знаю, чья это была извращенная фантазия, но до точки выхода из подземелий метро мы добирались по запутанной сети коммуникационных тоннелей. Точнее по их жалким подобиям, непередаваемо напоминающим крысиные ходы. Уютно себя чувствовал только Митяй, мы же с Олегом, обладая телосложением от среднего до объемного, цеплялись за все, что только можно, пару раз едва не застряли, а в одном из переходов из-за громкого чиха на меня что-то свалилось. Это что-то обладало резким запахом, довольно острыми когтями, мерзким хвостом, но, к счастью, крайне трусливым нравом. В общем, когда над головой наконец-таки раздвинулся потолок, являя нашим засыпанным бетонной крошкой и пылью глазам неглубокий колодец с вбитыми в стенки ступенями, радости нашей не было предела (особенно моей, слишком уж экстремальное времяпрепровождение для в общем-то типичного мирного жителя метро). - Слушайте сюда, - полушепотом начал Кабан. Из речи его сразу пропали все реплики из «фени» и прочие атрибуты бандитской речи. Тон предельно серьезный, вон как глазищами сверкает. – Сейчас намордники одеваем и поднимаемся. Люк мы еще в прошлый раз проверили. Как выйдем, строимся в классическую цепочку: я – ведущий, Шнырь в центре, Федя, ты замыкающий. Внимание на максимум, идем аккуратно, но не тормозим. На центр улицы не лезьте, но и под окна домов не жмитесь, мало ли какая тварь в пустующих квартирах засесть могла. Через два квартала заворачиваем в дворы. Там я становлюсь на фишку, Митяй проверяет схорон, Шмель, ты чуть вперед между домами топаешь, смотришь, не завалило ли проход. В принципе территория довольно безопасная, сталкерами исхоженная и чищенная, но будьте наготове. По первому сигналу отход. Стрелять только в крайнем случае. Все, с богом. Подъем не занял и десяти минут. С непривычки в противогазе дышать было трудновато, да и калаш постоянно цеплялся за стенки колодца. Но виду я не подавал, ведь даже Митя впереди меня полз бодренько, что я хуже этой крысы что ли? Это был не первый мой выход на поверхность. Как все пацаны, в детстве я хотел стать «могучим сталкером», и потому не раз и не два порывался посмотреть «Что там наверху». Благо отлавливали нас с завидной регулярностью, и дальше вестибюлей станций мы не уходили. Но все же, вид разрушенного войной города каждый раз впечатлял. Серые, чуть оплывшие от времени, дождей и ветров, бетонные коробки уносились ввысь низкого тяжелого неба. Улицы, захламленные ржавеющими остовами машин и прочей трухи, неизвестного происхождения. Тоска и обреченность, поселившаяся в разбитых окнах. Старики рассказывали, что раньше входы на станции напоминали склепы. Или массовые захоронения, чем они, по сути, и являлись. Горы человеческих костей. Сейчас подобного уже не увидишь, потому как останки (неважно чьи) не остаются без присмотра. Искаженное атомом зверье, занявшее место человека на земле, прибирает к лапам любой источник пищи. И падальщики среди них не редкость. Хотя хищники – боле частое явление. Что удручает. Руины домов проплывали мимо, следя за нами черными проемами разбитых окон. Мне, ребенку подземелий, хоть и рожденному ДО… они казались невероятно огромными. А дед, помнится, мне говорил, что в этом районе в основном девятиэтажки, а вот в центре не редкость дома и повыше. Слабо себе представляю, как подобный конструкции могли стоять, не шатаясь от ветра. Загадка. Вот наша группа повернула во дворы. Кабан «встал на фишку» (видимо это военный термин, обозначающий остановку и внимательную оценку местности,… надо будет запомнить), Митя начал рыться в груде какого-то хлама у стены, а я, как мне и объяснили, пошел чуть дальше. Беспокойство от чего-то никак не отпускало меня и в пространстве, цепляемой краем глаза, постоянно чудилось мельтешение. Я завернул за угол. Дома метров через двести образовывали небольшой тупичок. Странно, и зачем меня сюда отправили? Я решил уже вернуться к группе, как вдруг споткнулся. Точнее моя нога не сошла с места, будто прилипнув к чему-то. Приклонив колено, хотел пошарить рукой, но, как только мои пальцы коснулись земли, прорезиненная перчатка защиты также намертво прилипла. Вначале это было даже немного забавно, но рывки мои становились все сильнее, а конечности так и продолжали прибывать в «исходном положении». Дернувшись в очередной раз, я не рассчитал силу и повалился набок. Вот тут-то меня наконец пробрало. Я начал рваться со всей силы, кричать, звать подельников, но лишь сильнее запутывался в какой-то невидимой липкой дряни. - Чего шумим, Шмель? – раздался у меня над головой голос Олега. – Все зверье с округе сгонишь. - Кабан, Кабанушка, освободи, я запутался в чем-то… - Да не в чем-то, умничек ты наш, - он зачем-то включил диодный фонарь и направил его луч мне на плечо. – Присмотрись. Круглые окуляры противогаза сильно урезали угол обзора, да и капюшон химозы уже порядком прилип, но все же мне удалось чуть развернуть голову. Свет преломлялся на полупрозрачных серебристых нитях, опутывающих прорезиненную ткань на плече. Не только на плече! Только сейчас я заметил, что все мое тело обхватывали эти самые волоски. - Это паучья ловушка, Федя, – продолжил Кабан, довольно глядя в мои распахнутые в ужасе глаза. – Паутина хоть и тонкая на нет, но крепкая и липучая, как зараза. Попавший в нее обречен. Хотя можно конечно изловчится и срезать часть основных нитей, но, скорее всего уже с кожей… - Так освободи меня! – я перешел на визг. Паника начала охватывать разум. - А зачем? – хмыкнул он. – Видишь ли, какое дело. Тайничок, что нам с Шнырем нужен, находится как раз в конце этого тупика. Там на уровне земли дверцы железные в подвал. Но вот в чем ситуевина, проход этот – вотчина местной матки паучихи. И если ее не задобрить, то пройти нереально. Мы пробовали закладывать ей мелкую живность. Крыс там, мышей. Даже пару собак отлавливали. Но ткани местных животных видимо слишком рыхлые и не очень-то питательные. Прошлый раз, полакомившись подношением, она тут же набросила на Вовчика и чуть не схарчила и нас за компанию. Каюсь, ступили, надо было прорываться, пока она этим полудурком трапезничала. Но мы банально сдрейфили. Пришлось вот искать нового добровольца, у которого мозгов поменьше. Уже отчаяться успели, ведь люди бывалые сразу неладное чувствовали в наших рассказах о несметных богатствах. Кабан невесело хохотнул. Присел рядом со мной на корточки и, выудив десантный нож, провел им в районе моего подбородка. - И тут, наконец-то, улыбнулась удача. Ты с таким восторгом слушал наши истории. Задавал столько вопросов, что поначалу даже думали, соскочишь. Аннет. Ты клюнул. Что ж… Аккуратно, стараясь не задеть липкую паутину, Олег срезал веревку, затягивающую капюшон моей химзы. Так же филигранно просунул мне под подбородок пальцы и одним резким, сильным рывком назад, сорвал с меня противогаз. Намордник, вместе с задранным капюшоном повис на нитях где-то за головой. В глаза, привыкшие к сумеркам подземелий, ударил дневной свет. Я зажмурился и застонал. Благо день пасмурный, а тот тут бы мне и ослепнуть. Хотя какая теперь разница. Попал ты, Феденька, по самые помидоры попал. - Рыжик-пыжык, где ты был… - вновь хохотнул Кабан и поднялся. – Подыши свежим воздухом напоследок. А я пойду. Переждем с Митяем, пока она тобой займется вплотную, и потом за богатствами пойдем. - Все равно со мной сдохните - на обратном пути. – Просипел я. В горле стоял ком. - А нам сюда возвращаться и не зачем. Из того подвала выход есть свободный, но из-за специфики зайти через него, возможности нет. Вот и крутимся, как можем. Ладно, не скучай. Карикатурно козырнув на прощанье, Олег быстрым шагом исчез из моего зрения. Я рвался на пределе сил. Кричал, рычал, пытался вырваться, но лишь запутывался сильнее. Паутину уже вплелась в волосы, больно натянула кожу на лице, склеила ресницы, не позволяя хотя бы просто закрыть глаза. С каждым рывком дышать становилось все сложнее. Отравленный воздух проникал в мои легкие, разнося яд по телу. Но это волновало меньше всего. Удивительно, но он был действительно свежим, и пах дождем. В сравнении с ним, атмосфера станции напоминала жгучий тяжелый кисель смрада. И осознание того, что мне все-таки удалось глотнуть его полной грудью, в отличие от всех людей, что испуганными зверьками исследуют новую поверхность, пыхтя сквозь фильтры. Это, пожалуй, одно из немногих свершений, что дались мне в жизни. Паника постепенно начала уступать место апатии, и я замер, в полной мере осознав бессмысленность собственных трепыханий. Тут же уловил близкий шелест. А через мгновение надо мной зависло огромное брюшко, покрытое черной жесткой шерстью. Оно резко дернулось, и я почувствовал слабую боль в животе. Потом из этой пульсирующей точки начало распространяться онемение. Говорят, перед смертью перед глазами пролетает вся жизнь. Врут. Перед смертью ты видишь лишь оскаленную морду Костлявой. И сам начинаешь задумываться, о своем прошлом. Если успеваешь, конечно. У меня, по счастью, времени было навалом. Должно быть токсин, впрыснутый паучихой, действует не сразу. В ожидании, когда тело мое превратится в кисель, она отползла и лишь на грани слуха раздражала стрекотом жвал. Ну, наверно самый подходящий момент для самокопания. Что успел в жизни? Чего достиг, в чем был не прав? Да во всем я был не прав! Только сейчас, со смертного одра, я начал понимать, что просуществовал, а не прожил! Всегда плыл по течению, предоставляя выбор другим. Сносил все пинки, терпел унижения из-за глупой убежденности, что я «мирный». Да не мирный я, а трус. Безмозглый трус! Даже от бабы уйти не смог, потому что боялся, что другой не будет. И в поход этот увязался только ради того, чтоб вернуться к ней весь такой герой, грудь в орденах. Чтоб она поняла, как ошибалась. Идиот… Да что теперь уж. По-собачьи жил, по-собачьи и умру… Онемение достигло шеи, и легкие вдруг перестали качать воздух. Я беззвучно открывал рот, пытаясь глотнуть хоть частичку кислорода. Мозг вновь начал посылать панические сигналы телу. Но, то уже не отзывалось. Серая муть застилала глаза. Кровь, слабой птичкой, билась где-то в виске. Но больно не было… и на том спасибо. Мутнеющее сознание уловило отдаленный шум. Будто звон колокольчика, столь необычный в мертвом городе. Детский смех… И тут я проснулся от основательного пинка под дых. - Эй, Шмель, поднимай уже зад с лежанки. Солнце высоко и негры пашут! Я вздрогнул и обвел ошалелым взглядом помещение. Дом в туннеле. Дом Хозяйки. Что за? Резко хлопнул себя ладонью по груди, провел рукой по лицу. Паутины не было, как и раны от удара паучьим жалом. Я оторопело уставился на собственную ладонь, силясь понять, что же все-таки происходит. Неужели это тот самый потусторонний мир? Идиотизм. - Ты никак в гадалки заделался? Судьбу по руке читаешь, - разродился ехидной репликой голос Кабана у самого уха. Подпрыгнув от неожиданности, я ударился затылком о стол, стоящий у окна. Больно… разве мертвые чувствуют боль? - Да ты никак привидение увидел, - задумчиво выдал стоящий слева Митяй. – Вставай уже, пора топать. Дорога не близкая. Он кинул на меня странный взгляд. Это вина? Или сожаление? «Это моя тебе благодарность». Грудной голос, нежная улыбка… Неужели? - Парни, извините, но я пас. – Слова дались нелегко, но что-то подсказывало мне, так будет правильно. – Вспомнил о непредвиденных делах. Я поднялся с пола и начал отряхиваться. - Что?? – взревел Олег, надвинувшись на меня. – Ты в своем уме? Ты на дело подписался. Мы тебе не шавки безмозглые, чтоб нас так кидать! - Как подписался, так и отписываюсь, - я встретил его бешенный взгляд смело. Впервые в жизни дав отпор превосходящему противнику. И вот что странно, страха не было. Было удовлетворение. Потому как, наконец, я делал все правильно и знал это. - Ах, ты сученок! Удар пришелся ровнехонько в левую щеку, откинув меня на пол. С непривычки я прикусил губу, и горячая солоноватая кровь пролилась на язык. Еще и шишку набил, вновь ударившись о многострадальный стол. Злость начала разгораться в мозгу и я дал ей волю. Рванувшись вперед, обеими руками схватил колени Кабана и повалил его на пол. Пока он лупал глазками вскочил, присел на грудак и со всей силы ударил в лицо. Занес руку для «добавки», но остановился и, оскалившись окровавленными зубами, прошипел. - Для непонятливых повторю, я пас. Вникаешь? Поднявшись, отряхнул камуфляжку, сплюнул на пол сукровицу, подхватил свой вещмешок и вышел из дома, громко хлопнув дверь. В крови гулял адреналин, от чего меня немного потряхивало. Но это было даже приятно. Привычная темень перегона скрыла мою довольную улыбку. *** Вернувшись на станцию, первым делом вышвырнул Ольгу со всеми манатками. Она громко плакала и цеплялась мне за штанины, униженно ползая по перрону на коленях, умоляя простить ее. Ага, разбежалась. Допрощался уже, хватит. Я, в конце концов, мужик или тряпка? Ударить ее, правда, так и не смог, хотя руки чесались, слов нету. Ну, ничего, ее еще жизнь ударит, шлюху. Уничтожив все следы ее пребывания в своем жилище, отправился в тоннель, ведущий к Ганзе. Решил переговорить с Перепелкиным. Может по старой дружбе присоветует чего, а то сидеть на это захудалой станции уже мочи нет. Надо жизнь как-то устраивать. Пока есть возможность…
Что закономерно, Митяй с Кабаном не вернулись ни через день, ни через неделю, ни через две. Учитывая, что обойти они могли разве что по поверхности, это навевает на нехорошие мысли. Что ж, приятного аппетита, мадам Паучиха.
Сообщение отредактировал Тенко - Среда, 27.02.2013, 17:46