Скажу сразу: да, фигурирующий в рассказе артефакт бесстыже взят из "Пикника на Обочине". Но ведь чьё влияние явственно чувствуется во вселенной S.T.A.L.K.E.R.? То-то же.
Э-хе-хе-хей. Не каждый день выпадает удовольствие поприжать кого-то за яйца. В переносном смысле, разумеется. Вот оно – истинное наслаждение доминирования. Гусары, я же сказал, идите лесом. Особенно, когда ты держишь руку… ладно, на горле самого Сидоровича. Запоминай каждое мгновение – будешь потом внукам рассказывать. Вон она – деревня, вот подвал родной, вот буржуй, а вот и я, скромный старатель, притащивший в зубах очередную неведомую хрень в надежде на звонкую копеечку. Хотя какая там копеечка – целый рубль. Я бы даже сказал, бакс. Что такое «Пустышка» - думаю, знают все, объяснять не нужно. Два вогнутых диска из хрен поймёшь какого материала, какой-то силой – магнитной, что ли, - удерживающиеся на строго определённом расстоянии между собой. Да, вот так – тупо два диска и дырка от бублика между ними, которую ни сократишь, не увеличишь, хоть ты тресни. Классика жанра. «Пустышка» - штуковина далеко не редкая, и цена на неё никак не упадёт только потому, что она, сука, тяжёлая. Коллегам по цеху в большинстве своём её тупо лень тащить. И я их понимаю. Но в этот раз я её таки допёр на своём сутулом горбу. Почему? Потому что она была полная. Полная полностью. То есть диски никуда не делись, а между ними – хрень какая-то лиловая переливается. И не ясно, газ ли это, жидкость или просто игра света – вот, пока не увидишь, не поймёшь, а словами описывать – занятие неблагодарное. Не поэт я, извиняйте. Как мы её с Мямлей увидали – сразу глаза загорелись портретами Франклина. Здравствуй, Рио-Де-Жанейро и белые штаны. Хлипкому, пусть только и на первый обманчивый взгляд, я-то его знаю, компаньону я полную «Пустышку» не доверил – а ну как разобьёт или, не дай Бог, поцарапает? Торгашам только повод дай цену сбить. Хорошо, налегке тогда шли, не пришлось из рюкзака ничего выкидывать. Запихал, значит, в рюкзак «Пустышку», потом торбу на спину – ё-моё! Как бы под конец рейса грыжу не схватить. Калашников пришлось Мямле отдать, хотя вообще автоматическое оружие ему в целях предосторожности лучше не доверять – нервный он у нас, руки при драке трясутся, как у наркуши с бодуна. Хорошо, хорошо, чуть-чуть преувеличил... Ладно, кто не рискует, тот не мы. А ну, с песней… Грузчик, грузчик, парень работящий, грузчик, грузчик, прёт, кладёт и тащит… И вот стою я, пару килограмм сбросивший, тремя потами омытый, матерей всех окружающих по четыре раза перечисливший, перед коммерсантом, презентую, так сказать, товар. У нас – товар, а вы – купец, обкрутим дело, и амбец. Нет, у нас не свадьба, это процесс гораздо более интимный… Сидит, руки в колена уперев, из под-тяжёлых брежневских бровей взглядом артефакт буравит. То они бровь поднимет, то другую. Нос вон почесал. Не торопится, в общем. А я стою, как дурак, в руках эту дуру держу (пардон за тавтологию!), и улыбаюсь во все тридцать два голливудской улыбкой. Голливудской – в смысле неискренней. Мне, может быть, тоже хочется нос почесать. А кое-кому – разбить. - Полная, - наконец-то изрекает он. - Так точно, товарищ капитан! - Где достал? - Top secret, sir! – с типичным рассейским акцентом отвечаю я. - Хватит балагурить, не в цирк пришел. - Тысяча извинений! – аккуратненько грохаю полную «Пустышку» на пол. Умаялся я с ней. - И всё же – где? - Купите – скажу. Всё по-честному. Сидорович постучал пальцами левой руки по столу, что-то бормоча себе под нос. - Сто двадцать, - заявляет. - Э, нет. Взгляд на меня поднял – невинный такой, ангельский. Ничего, мы сами с нимбАми. - Раз-Два, - медовым голосом по прозвищу называет, - что же тебе, мало? - Мало, - перехватываю инициативу, - мне «Долгу» долг вернуть надо? Надо, - загибаю пальцы, - Мямлю кормить надо? Надо. В ремонт скафандры яйцеголовые отдать, ведь мы в топи собрались, да и вообще, щеголять с пулевыми дырками в одежде как-то не эстетично, надо? Надо. У Слона на неделе пополнение было, скинуться братвой по двадцать копеек надо? Надо. Двоюродной тётушке в Тамбов средства на лечение простаты отослать надо?.. - Всё, хорош, - Сидорович поднимает руки вверх, призывая остановиться, - сколько? - Двести двадцать. И скажи спасибо, что не каждому. - Да ты… - Да не переживай ты, в русских, не баксинских. Это я его типа подкалываю. Ясное дело, птицы мы не такого высокого полёта, чтоб валютой нам платить. Но позлить-то хочется. - Рраз-Два, на гррубость наррываешься, - перешел на рык торговец. Хоть ангельскую маску снял: - Всё, гад, обидеть норовишь… Я не растерялся. Указываю наверх: - Там, знаешь, так накувыркаисси… Придёшь сюда – тут ты сидишь! Чуток помолчали, наслаждаясь идиотизмом ситуации. Или это только я наслаждался?.. - Ладно. Чисто ради тётушки – сто пятьдесят. - Да на кой мне твои сто пятьдесят, если в Дитятках чуть ли не за три сотни можно толкнуть?! Мне просто лень туда тащиться. Но если, Сидорович, обидишь, то уже не обижайся – у меня камрад есть один, сейчас наверху отдыхает.Всё рвался сам потаскать, такпочему бы и нет? Задам ему овса – и вперёд. Дикобраз, уверен, такому товару будет рад… Говорю, а сам метаморфозами любуюсь. Ну посмотрите на него, посмотрите. Красный стал, что ваш помидор. Того и гляди из ушей пар повалит струйкой. Или стоп, уже идёт, или мне только кажется? Ни дать не взять красноармейский революционный бронепоезд. - Сто шестьдесят, - кипящим голосом. Ещё упрямится. - Двести двадцать. Наш паровоз вперёд летит, в коммуне остановка, другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка… - Сто семьдесят. - Двести двадцать. Ну давай, не телись. Чай, не выпускница. Ты же жаждешь её заполучить, я, гад, по глазам твоим бесстыжим вижу… - Сто. Семьдесят. Пять, – клокотая от бессильной ярости и делая ударение на каждом слове, чуть поддавшись вперёд, произносит Сидорович. Ух и хочется ему «Пустышку» полную, так хочется, что прям в петлю, и колется тем временем. Жаба душит. Будто не деньги, а душу отдаёт. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и спокойно так, тихонько говорю: - Двести двадцать… - Да мне что тебе, ещё и минет сделать, что ли?!?! – взорвался торговец. - Да куда ты денешься… Упс. Я произнёс это вслух? Похоже, да… Вот сейчас и проверим, правду ли говорят, что у Сидоровича под столом взведённый обрез припрятан, или нет. Решившись, открываю глаза. Сидорович, как привстал, так и застыл, лицо – как у новобрачного, поднявшего фату и уже было поцеловавшего невесту, но внезапно получившего от суженой пощёчину. На глазах у всех гостей и родственников, ага. Я постарался придать лицу серьёзное выражение и посмотрел Сидоровичу в глаза. Тот, медленно-медленно, рывками двигая глазными яблоками, будто они окаменели вместе с остальным телом, посмотрел на меня. Мы оба думали об одном и тоже. Действительно, куда он денется? Полная «Пустышка» на дороге не валяется. Усилия, чтобы не заржать, приходилось прикладывать поистине титанические, но уголки рта, вопреки всему, так и норовили потянуться вверх. Гоголь, немая сцена. Сидорович наконец отмёрз и грохнулся на жалобно скрипнувший стул. Быстро открыл одну из полок письменного стола и стал кидать на поверхность стола денежные пачки. - Ты самый… Большой… Говнюк… На свете… Раз-Два… Каждое слово подкреплялось кинутой пачкой. Ей-Богу, моей улыбке позавидовал бы сам Чеширский кот. Быстренько, не считая, прячу по карманам деньги и ставлю на стол полную «Пустышку». - Свободен, - буркнул Сидорович. Эх, с каким бы удовольствием я бы остался посмотреть на то, как он, крехтя и пердя, тащил бы артефакт в хранилище! Но в памяти вновь всплыл слух об обрезе… - Арривидерчи! – крикнул я уже с лестницы. Сидорович тоже что-то сказал на прощание, только я толком не расслышал. Что-то про маму мою. Странно. На кой она ему сдалась, маменька моя?
Renson
То-то же.
